Опять подошла официантка, и мы заказали ужин.

Я неплохо проводил время, поглощая фирменное блюдо "У Розалии" – суп-пюре из моркови, когда Рейчел Уоллес сказала:

– Джон рассказал мне, что вы были боксером-профессионалом.

Я кивнул, уже чувствуя, к чему идет дело.

– И еще вы воевали в Корее? Я снова кивнул.

– И были полицейским? Еще один кивок.

– А теперь занимаетесь вот этим.

Для данного утверждения кивок не требовался.

– Почему вы покинули бокс?

– Я достиг своего предела.

– Разве вы не были хорошим бойцом?

– Я был хорошим, но не великим. А быть просто хорошим бойцом – это не жизнь. Только великие ведут достойную жизнь. Да и нечистое это дело к тому же.

– Вы не устали от насилия?

– Ринг – это нечто другое, – ответил я.

– И вы всегда готовы избить человека до крови?

– Он сам на это соглашается. Между прочим, перчатки проложены мягким. Без насилия тут не обходится, но если это и насилие, то оно контролируется, регулируется и определяется правилами. Я никогда никого серьезно не травмировал, и меня тоже никогда серьезно не травмировали.

– Ваш нос явно был сломан.

– Много раз, – сказал я. – Но это, скорее, мелочь. Больно, но несерьезно.

– И вам доводилось убивать людей. – Да.

– И не только в армии?

– Не только.

– Каким же должен быть человек, чтобы так просто взять и убить? – спросила она.

Сьюзен пристально разглядывала убранство зала.

– Какой замечательный старый холодильник, – произнесла она. – Только посмотрите на латунные петли.

– Не переводите разговор на другую тему, – потребовала Рейчел Уоллес. – Пусть он ответит.

По-моему, она говорила несколько резковато. Но если и есть на земле что-то несомненное, так это то, что Сьюзен может постоять за себя. Ее трудно одолеть.

– Сейчас, – сказала она, – я забочусь не о нем, а о себе. Вы не представляете, сколько раз я слышала подобные разговоры.

– Вы имеете в виду, что мы вам надоели?

– Слегка, – улыбнулась Сьюзен.

– Я неудобна множеству людей, – сказала Рейчел. – И я не против. Я умышленно становлюсь надоедливой, чтобы узнать то, что я хочу узнать.

Официантка принесла мне телятину "Джорджо". Я съел кусочек.

– Что именно вы хотите узнать?

– Почему вы впутываетесь в дела, связанные с насилием и опасностью?

Я отхлебнул сразу полстакана пива и съел еще кусок телятины.

– Ну, – протянул я, – насилие – это что-то вроде побочного эффекта, как мне кажется. Я всегда хотел жить по своим собственным правилам. И всегда пытался делать то, что могу. Естественно, я выбрал такую работу, которую умею выполнять.

– Ответ меня не удовлетворяет, – заявила Рейчел.

– И не надо. Он удовлетворяет меня.

– Он никогда этого не скажет, – проговорила Сьюзен, – и, может быть, не признается даже себе самому, но он хотел бы быть сэром Гавейном [6] . Он родился на пятьсот лет позже, чем следовало. Поняв это, вы узнаете большую часть ответа на свой вопрос.

– На шестьсот лет, – поправил я.

5

Когда мы благополучно закончили ужин, Сьюзен спросила Рейчел о ее книгах и работе, и та отстала от меня – ради более интересной темы. Сьюзен это хорошо удается. После ужина мне пришлось отвезти Рейчел обратно в "Ритц". Я попрощался со Сьюзен у автостоянки на берегу за рестораном, где мы припарковались.

– Будь с ней поприветливей, – мягко сказала Сьюзен. – Она до смерти напугана и из-за своих страхов чувствует себя крайне неуютно.

– А я разве ругаю ее? – удивился я. – Пусть себе боится.

С переднего сиденья моей машины Рейчел сказала:

– Спенсер, мне надо работать.

– Господи Иисусе! – вздохнул я.

– Она напугана, – продолжила Сьюзен, – и поэтому сволочится. Подумай, как бы ты себя чувствовал, если бы она была твоей единственной защитой.

Я шлепнул Сьюзен по попке – решил, что поцелуй будет излишним, – и открыл перед ней дверцу, чтобы она влезла в свою "Эм-Джи". Я был в восторге: она избавилась от своей "новы" и купила не "шевроле", а спортивную машину.

Прежде чем уехать, Сьюзен высунулась в открытое окошко:

– Ты ведь придержал дверцу просто на-зло ей.

– Ну да, крошка, но именно ее я провожаю домой.

Сьюзен включила передачу и вырулила со стоянки. Я сел рядом с Рейчел и завел свою машину.

– Ради всего святого, какого года эта машина? – спросила Рейчел.

– Шестьдесят восьмого, – сказал я, – Мне следовало бы купить новую, но машин с откидывающимся верхом больше не производят. – "Может, купить спортивную? – подумал я про себя. – Или я сам похож на старый "шевроле"?"

– Сьюзен очень привлекательна, – сказала Рейчел.

– Это верно, – отозвался я.

– То, что вы ей нравитесь, заставляет меня лучше думать о вас.

– Это мне часто помогает.

– Ваша привязанность друг к другу о многом говорит.

Я кивнул.

– Это не мой тип любви, но я воспринимаю это по-своему. Вам повезло, что у вас такие живые отношения.

– Это тоже верно, – согласился я.

– Я вам не нравлюсь. Я пожал плечами.

– Не нравлюсь, – повторила она.

– Это не имеет значения, – сказал я.

– Вам не нравлюсь я и не нравится то, за что я выступаю.

– А за что вы выступаете? – спросил я.

– За право каждой женщины быть собой, определять свою жизнь в соответствии с собственным влечением и не подчинять свои желания прихотям мужчин.

– Ого! – сказал я.

– А вы поняли, что я ношу имя своего отца?

– Я этого не знал.

– У меня не было выбора. Оно было мне предназначено.

– Подумать только, со мной та же штука, – изумился я.

Она посмотрела на меня.

– Мне было предназначено это имя, – пояснил я. – Спенсер. У меня не было выбора. Я не могу сказать, что предпочел бы называться, к примеру, Спейд. Сэмюэль Спейд. Это было бы жуткое имя, но не в том суть. В общем, пришлось зваться как английскому поэту. Вы знаете, что написал Спенсер?

– "Королеву фей"?

– Ну да. Так чем вы недовольны?

Мы выехали из Марблхэда и теперь направлялись на шоссе 1-А через Свэмпскотт.

– Это разные вещи, – сказала она.

– Почему?

– Потому что я женщина, а получила мужское имя.

– Вас все равно не спросили бы, когда давали имя. Матери, отца... А если бы вы взяли материнское имя, разве оно не могло оказаться именем вашего дедушки?

Передо мной ехал голубой "бьюик-электра". Он вдруг начал тормозить, когда мы проезжали мимо театра для автомобилистов [7]  на Линнвэе. Сзади на левую полосу вывернул какой-то «додж» и пристроился рядом со мной.

– Лягте на пол, – приказал я.

– Что... – начала она, но я положил правую руку ей на шею и толкнул вниз, на пол. Левой рукой я сильно крутанул руль и стукнул "бьюик". Мои правые колеса выехали на обочину. "Бьюик" дернулся вправо, чтобы потеснить меня, я газанул, прошелся бампером вдоль его правого бока да вывернул с обочины впереди него, оставив за собой сильный запах паленой резины. Я промчался через мост генерала Эдвардса, вдавив акселератор в пол и положив локоть на гудок, преследуемый "бьюиком" и "доджем". Локоть я положил на гудок потому, что в руке держал пистолет.

На Линнвэе было слишком светло и многолюдно, да и время было раннее. "Бьюик" свернул в Пойнт-оф-Пайнс, и "додж" последовал за ним. Я перестроился в левый ряд, чтобы избежать столкновения с одной из машин, потом снова в правый, уходя от другой, и стал сбавлять скорость.

Рейчел Уоллес скрючилась на полу у пассажирского сиденья, почти как в утробе матери. Я бросил пистолет на сиденье рядом с собой.

– Одно из преимуществ езды на "шевроле" шестьдесят восьмого года выпуска, – сказал я, – состоит в том, что можно не бояться случайных вмятин.